1919 - Страница 57

В школе Рекло инструктор говорил что-то о «пространственном воображении и ориентации», «абстрагировании от точки нахождения» и прочие умные слова. Годэ, который до войны был шофером такси, не знал большую их часть, но твердо понял, что он может хорошо и правильно представить в уме картину окружающего мира, в которой, как на карте, будут помещены его танк, артиллерийская батарея и противник. Никакие броски и скачки танка не могут сбить этот образ, поэтому его, Анри Годэ, корректировка окажется точной. А тех, кто так не может, — не возьмут в наблюдатели, и они не смогут призывать на головы бошей 220 миллиметров, или смогут, но плохо и недолго.

Однако держать в голове собственную воображаемую карту было мало, требовалось еще и точно подгадать момент, не растратив снаряды на малозначительные цели и не упустив первостепенные. Поэтому радиотанк уже добрых полчаса крейсировал параллельно полосе наступления батальона Натана, лишь изредка вызывая короткий обстрел.

Машину тряхнуло особенно сильно, перископ опять больно ударил по глазнице, Годэ щелкнул челюстями, едва не откусив кончик языка, поясницу будто обожгло огнем.

— Пьер, черт побери, аккуратнее! — прошипел он сквозь зубы, потирая лицо. После каждого хорошего боя Анри походил на сову — черные круги синяков обрамляли оба глаза широкими кругами.

Если водитель что-то и ответил, то командир его все равно не услышал. Ему нужно было больше обзора. Годэ щелкнул рубильником, наблюдательная башенка с вертикальными щелями на крыше танка с громким скрежетом провернулась и остановилась. Наблюдатель испугался было, что шальной осколок повредил механизм, но цилиндр, дернувшись несколько раз, набрал обороты, вращаясь с тихим жужжанием, тонувшем в шуме двигателя. Годэ привстал, держась за специальные скобы, и сунул голову в цилиндр. Быстрое перемещение прорезей создавало стробоскопический эффект — окружающий мир был словно подернут мерцающим туманом, скрадывающим мелкие детали. Но все равно так было видно гораздо лучше, а шанс получить пулю или осколок — гораздо меньше, чем если просто высунуться из люка.

В целом Анри мог вполне однозначно и уверенно сказать, что батальону Монтега Натана повезло, даже очень повезло. То ли обстрел удачно накрыл немцев, то ли боши просто в большинстве сбежали, но «Форт», обещавший стать крепостью и скопищем проблем, едва-едва огрызался редким и слабым огнем. Пехота достаточно быстро занимала вторую линию, а взвод Дрегера, похоже, уже примеривался к третьей. Но на левом фланге у батальона возникла заминка — атакующие попали на «чертову дорогу», то есть заминированную траншею. Прием был не из тех, что используют особенно часто, ведь далеко не каждый готов ходить по собственным минам, которые к тому же соединены весьма ненадежным детонатором. Но кто-то в «Форте» в свое время оказался достаточно жестким и твердым, чтобы все-таки заложить заряды, а теперь подорвал их вместе с собственными беглецами и десятком английских штурмовиков, затормозив общее движение. Над далеким бруствером поднимались клочья густого черного дыма — похоже, одними минами дело не ограничилось, не обошлось и без пары бочек жидкого топлива. Удивительно, учитывая его дефицит у немцев.

Танкист убрал голову из башенки и остановил ее вращение. Теперь он знал, куда смотреть, а капризный механизм стоило поберечь. Судья бросил взгляд на радиста, тот молча кивнул, положив руку на рычаг телеграфа и демонстрируя полную готовность. Годэ кивнул в ответ, странно, хотя температура в машине превысила сорок градусов, его ощутимо морозило.

— Вперед, — скомандовал он, склонившись к водителю. — Прямо и помедленнее!

Пьер ответил жалобным взглядом, полным неприкрытого страдания. До близкого знакомства с рядовыми буднями корректировщиков он полагал, что новое назначение — большая удача. Разъезжай себе в отдалении от настоящего пекла и указывай цели пушкам. Отчасти так и оказалось, но только отчасти: Годэ не лез в первую линию, но и не отставал от катящейся вперед волны атаки, и его танк всегда оказывался там, где было жарче всего. Юркий «Рено» буквально крался через перекопанные траншеи, искореженные баррикады и вырубленный снарядами лес, играя в пятнашки с вражеской артиллерией.

А Судья вновь приник к перископу, привычно вызывая в памяти координаты и условные обозначения для батареи, терпеливо ждущей его указаний в пяти километрах отсюда. Анри Годэ хорошо, очень хорошо помнил осень четырнадцатого. И очень не любил немцев.

* * *

Галлоуэй прыгнул в траншею первым и, судя по звукам, сразу кого-то приложил своей дубиной. Грохнул сдвоенный выстрел из обреза, который рыжий ирландец снаряжал обрубками свинцовых прутьев.

«Черт возьми, сумасшедший ирландец что, заряжает свою пушку черным порохом?» — подумал Шейн, прыгая следом, прямо в клубы дыма. Траншея оказалась неожиданно глубокой, земля больно ударила по стопам. Даймант заученно перекатился, так чтобы не зацепиться поклажей, привстал на колено, напряженно выцеливая врагов в узком проходе, сплошь затянутом дымом от боцманского выстрела. Что-то бросилось на него сверху, янки с воинственным воплем отмахнулся прикладом и сразу же вслепую разрядил дробовик в упор.

— Шейн! — прикрикнул откуда-то спереди, из дыма, всевидящий Дрегер. — Мертвецов будешь убивать после!

Точно, это был тот самый немец, которого Шейн застрелил чуть ранее. От сотрясения его тело сползло с бруствера и свалилось прямо на плечи Бриллианту.

— Мартин, — гаркнул Шейн, крутя головой.