1919 - Страница 37

Мартину на ум пришло сравнение с огромным милитаризованным муравейником. Словно вся убийственная техника, вереницы солдат и машин — все это скрывалось в глубинах земли, чтобы в нужный час по мановению чьей-то воли разом извергнуться на поверхность…

— Джинны, — пробормотал солдат из отделения ружейных гранатометов. Мимо как раз громыхало очередное железное чудовище, и всем пришлось расступиться, пропуская его.

— Кто? — переспросил кто-то из «баррикадиров».

— Джинны, — сумрачно повторил первый. — Тем тоже за ночь наказывали построить дворец и разрушить город.

— А… — не слишком уверенно отозвался второй, по-видимому, он не знал этой сказки.

«Кроты» вновь сошли с тропы, чтобы дать дорогу кавалькаде тракторов, тянувших за собой вереницы «тележек», сцепленных, подобно карликовым поездам, — разобранные на части тяжелые гаубицы. Замыкали колонну гидравлические домкраты. Скоро тяжелые орудия, собранные с их помощью, встанут на заранее подготовленные позиции, и тогда…

— Бог войны, — пробормотал себе под нос Мартин.

— Чего? — не понял Шейн.

— Бог войны, — повторил Мартин громче. — Так называл артиллерию Наполеон. Кажется…

— Знавал я одного Наполеона в Нью-Арке, то был здоровенный негр, почти что семи футов росту, боксер и вышибала в ресторане. Уж какой у него был «крюк» с левой — просто шик и блеск!

— Это другой Наполеон, — сдержанно ответил австралиец.

— А, вот и я думаю… — согласился Шейн.

До сего момента Мартину было относительно спокойно, но сейчас, видя неумолимо тронувшийся каток вполне однозначных приготовлений, он ощутил холодок в районе солнечного сплетения. Весь фронт пришел в движение, тайное, скрытое. Это движение, неумолимое и размеренное, управляемое сонмом регулировщиков, зарождалось где-то глубоко в тылу, сливаясь из множества ручейков и направлений. Ручейки объединялись, уплотнялись, превращаясь в единый сплошной поток. Поток, набирающий силу по ходу движения, останавливающийся у самой линии фронта, подобной тонкой неустойчивой плотине.

И как-то очень не хотелось думать, что произойдет, когда эта плотина падет…

— Будет весело, — поделился предположением Шейн. — И шумно.

Более всего удивлял и отчасти пугал даже не масштаб разраставшегося движения, а тишина, сопровождавшая его. Точнее, тишины как таковой, конечно, не было, но и привычного шума, грохота, лязга, неизбежно сопровождавших подобные перемещения, также не наблюдалось. Все, что могло греметь, шуметь, лязгать, — было тщательно привязано, обмотано материей и на совесть смазано. Даже регулировщики с широкими белыми повязками на руках, уже измотанные и злые, ругались едва ли не шепотом, яростно размахивая своими флажками.

— Не, точно будет весело, — повторил Шейн, но без прежней жизнерадостной уверенности в голосе. Даже американец, любитель еды и грубых шуток, был подавлен разворачивавшейся вокруг них картиной финальной подготовки к некоему событию. Событию, которое старательно избегали называть вслух. Событию, которое спустя считанные часы неизбежно (это было понятно даже самому недалекому бойцу) подхватит и их взвод, бросив в самый центр грядущего…

«Кроты» готовились. Весь блиндаж был заполнен шорохом, клацаньем, постукиванием металла о металл. Время от времени слышались приглушенные просьбы помочь, придержать, передать то и это.

Даймант тщательно завязал свои высокие ботинки, намертво затянул узлы, сунул за высокие голенища запасную пару шнурков. Просто удивительно, сколько незадачливых солдат погубила не вовремя развязавшаяся обувь… Походил по их с Мартином «номеру», высоко поднимая ноги и с силой опуская подошвы на дощатый пол, отвечающий протестующим гулом. Ботинки сидели крепко, надежно.

Янки подтянул штаны, проверил, не ослабли ли «эсмарховы подтяжки» из единого куска эластичной ткани, которые можно было использовать как жгут при ранении. Одернул рубашку из плотной фланели, натянул китель. Развернул пакет, из тех, что раздал поутру лейтенант. В пакете лежал сложенный защитный жилет Chemico — шесть фунтов слоеного «сэндвича» из льна, шелка, хлопка и резины. В свое время солдаты немало намучились в попытках хоть как-то защитить себя. Стальная броня казалась наилучшим выходом, но быстро обнаружилось, что обычная кираса зачастую увечит владельца, даже не будучи пробитой: пуля или тяжелый осколок на близком расстоянии буквально вбивали защиту в тело бойца. Тогда-то и появились облегченные «мягкие» варианты. Поначалу такие защитные корсеты или просто «бронежилеты» поддевали под кирасы, затем стали носить и вместо них, особенно тяжеловооруженные пехотинцы, которые вынужденно считали каждую унцию поклажи.

Шейн поднял жилет на вытянутых руках, придирчиво осматривая дюйм за дюймом. На потертом светло-коричневом муслине черным химическим карандашом было крупно написано:

...

L5

Tunkiss

Worce

France

Nov 1917

И еще какие-то буквы, которые Мартин не разглядел.

— Вроде не с покойника, дырок не видно, — ворчливо заметил американец. — И то хорошо. Нет ничего хуже одежды с мертвеца.

Он нырнул в «чемико», продираясь сквозь плотную, жесткую ткань, как пловец через заросли, извиваясь всем телом.

— Как в смирительную рубашку залез, — глухо поведал он на середине пути.

Мартин не стал интересоваться, где и когда янки познакомился со смирительной рубашкой, он лишь тяжко вздохнул. Как ни оттягивал огнеметчик этот момент, но пришло время и ему облачаться в «рабочую форму». Австралиец вытянул из-под нар тяжелый ящик из-под снарядов 18-фунтовой пушки и с усилием водрузил его на стол. Но открывать не спешил, исподтишка наблюдая за Шейном.